Читать книгу "Окно в доме напротив - Кирилл Берендеев"

– Корабль Красного креста не дошел до Бара, – произнес Хоуп. – не то наткнулся на скалы, не то австрийцы потопили. Меня по дороге приняли за него, сообщили, я должен принять сирот и отвезти в Нантакет. Мне говорили о семидесяти, видимо, отпустили не всех. А раз так… мне нужен был экипаж. Первый раз останавливался во время войны, представить не мог, что она настолько затянется и затянет вас всех в жернова.

Борис вдруг резко поднял голову, Ивица даже отскочил в изумлении. Встряхнулся, поднимаясь на ноги – живой, невредимый. В чуждой одежде с чужой жизнью за плечами. И там, где никак не должен оказаться.

– Мне что, привиделось? – Хоуп кивнул.

– Ты умер и попал сюда. Я был должен отвезти тебя в Нантакет, но теперь ты точно преставишься, если сойдешь с барка. Тебе повезло, что успел подняться на борт до начала тридцать девятого.

– Значит, и газета, и что там Иштван наговорил про астролябию или как там…, – он вздрогнул всем телом, – говорил, все это… – Хоуп закивал.

– Я даже не знаю, сколько мне лет по времени судна. Двадцать, вряд ли больше. Последний раз я сходил с барка… задолго до Стабба и бостонского чаепития, – он наконец разжал руку на плече Ивицы. – Не будем ждать. Запасов много, денег на судне всегда найдется, так уж оно устроено, а куда плыть, узнаем из газет. Думаю, нам не стоит навещать Европу раньше, чем лет через пятьдесят. Но я надеюсь, вы будете отличной командой. Ведь я видел ваши жизни, – он замолчал, а затем, обернувшись, отдал сигнал к отплытию. Слова потонули в грохоте ботинок, эхом прозвучавшим над блеклыми от жары пустынными небесами.

К вечеру барк покинул акваторию Орана, а через несколько дней вышел в Атлантический океан.

Один из них

Мне снятся удивительные сны. Каждую ночь. Два с половиной года. Будь я писателем, я обрел бы неисчерпаемый источник вдохновения.

Но я коммерсант. И оттого мне становится жаль, что этот дар достался человеку неспособному передать его необычайную мощь и величие. Порой невыносимо жуткие, до мурашек по коже и учащенного сердцебиения, порой сладостно соблазнительные, порой захватывающие, видения приходят мне, стоит только голове успокоиться на подушке, а глазам закрыться, ощутив сладкую дрему.

Я просыпаюсь во власти увиденного. Но в суете рабочего дня краски снов блекнут и выцветают. И встречая объятия нового сна, я лишь мельком могу вспомнить о сне предшествующем.

Прежде я не знал ничего подобного. До переезда в Спасопрокопьевск лишь бледные тени нынешних видений, те, что обыкновенно люди именуют снами, посещали меня. Тусклые копии, как не похожи они на великолепные полотна, что неторопливо, с истинным величием ныне раскрываются предо мной в звездной тиши.

Я не хочу вспоминать то время. Ведь куда важнее настоящее.

В Спасопрокопьевск я прибыл из Москвы, убедившись в том, что все возможные дела в первопрестольной завершены окончательно и бесповоротно. С городом, в котором я родился и вырос, в котором родились мои родители, деды и прадеды, меня уже ничего не связывало. И причина не только и не столько в неудачах, свалившихся на меня, – да и разве на меня одного? – после августа девяносто восьмого. Год я сосредоточенно пытался выкарабкаться из тонущей лодки, но после того, как… нет, это слишком личное.

Недолго думая, я собрался и отправился в путь. Почему Спасопрокопьевск? – тоже случайность или опять-таки судьба подарила мне телевизионный сюжет об истории этого древнего города, о его жизни простой и неспешной, о нравах и обычаях нынешних обитателей его, мало изменившихся с давних времен и потому так не похожих на суетных и задерганных москвичей? На этот вопрос нет ответа.

Поначалу я хотел дать себе отдохнуть, присмотреться к городу, свыкнуться с его ритмом жизни. Но как-то незаметно, исподволь, Спасопрокопьевск втянул меня в неторопливое свое течение, и я, поддавшись ему, поплыл. Оставшиеся на счетах деньги потратил на покупку маленького предприятия и на долгосрочную аренду доходного дома начала девятнадцатого века, на первом этаже которого размещалась контора моей новообретенной промысловой фактории.

И вот тут я снова спрашиваю себя. Что было раньше: подспудное желание оказаться в комнатах старинного особняка за прошедшие полтораста лет существования не утративших и йоты прежнего очарования или жажда с выгодой развернуть дело, которое обитатели конторы по простоте душевной никак не могли сдвинуть с мертвой точки?

Теперь это неважно. Я взял управление в свои руки, наладил необходимые связи…. Но первым делом вселился в дом.

Особняк был выстроен в стиле классической помещичьей усадьбы. Двухэтажное светло-желтое здание с потрескавшимся фронтоном, рельеф который изображал герб древнего города, основанного на месте поселения древлян почти тысячу лет назад, и четыре ионические колонны с балюстрадой меж ними. Ощущение полной оторванности дома от цивилизации, на которую усердно напирал архитектор, усиливал и запущенный городской парк, отделенный от здания лишь узкой пешеходной дорожкой, по которой вечерами прогуливались одинокие влюбленные пары. Действительно, точно заброшенное дворянское гнездо. Лишь раз увидев дом, я понял, что не в силах избежать его древней волшбы.

Доходному дому повезло в жизни. Все отпущенное ему историей время, вплоть до тысяча девятьсот восьмидесятого года, когда его вывели в нежилой фонд, он добросовестно выполнял взятые на себя функции жилья для обеспеченных персон, почти не пустовал и всегда вовремя ремонтировался. Четыре квартиры его: две пятикомнатные на верхнем этаже и две четырехкомнатные на нижнем (и это не считая комнат прислуги) до революции принадлежали уездному купечеству, после девятнадцатого года, когда в Спасопрокопьевске утвердилась Советская власть, отошли в ведение руководства одного из наркоматов и оставались на его балансе вплоть до приснопамятного тридцать седьмого. Что случилось в ту роковую годину, я думаю, нет нужды рассказывать. В сорок шестом дом был отдан высшему командному составу, вернувшемуся из побежденного Берлина, затем тихо перешел их детям. И окончательно опустел лишь двадцать лет назад.

Когда я вселялся в особняк, он был все так же, как раньше, крепок и не нуждался в ремонте, разве что в косметическом. И пока рабочие заново красили здание и меняли кровлю, я торопился обжить выбранную квартиру на верхнем этаже слева, как раз над швейцарской – в ней уже поселился сторож с супругой. Соседнюю квартиру занимала контора предприятия, противоположная отошла под склад. И только апартаменты напротив моих оставались пусты.

Первый день я бродил по дому как экскурсант, веря и не веря в свою удачу. В то, что дом этот, пусть и на оговоренный договором срок, но все-таки принадлежит мне. Я разглядывал богатую лепнину потолков и старинные люстры, верой и правдой служившие многим поколениям жильцов. Часть мебели оставалась в пустовавшем доме с прошлых времен: в комнатах я встречал типовые конторские шкафы, мирно соседствующие с дряхлыми креслами фирмы «Чиппендейл», журнальные столики сделанные по моде советского авангарда и репродукции Бёклина и Сарьяна на стенах. Остались и вывезенные из Германии побрякушки и сувениры, сохранилась посуда, изготовленная Кузнецовым, и витые подсвечники местной артели «Красный чеканщик».